Пушкин и Сербы – Бог никому не остается должен
А. С. Пушкин был хорошо знаком с сербской народной поэзией. Пушкин и Сербы
Духовные контакты поэта с сербами получили разнообразное выражение, в том числе проявились в художественном осмыслении жизни и личности Карагеоргия. Георгий (Джордже) Петрович, по прозвищу Черный, вошедший в историю под именем Карагеоргий, был верховным вождем антиосманского восстания, охватившего Сербию в 1804-1813 годах. Это массовое вооруженное выступление угнетенного народа против пятисотлетней власти Турции положило начало возрождению независимого сербского государства. Благодаря своей силе и масштабности оно потрясло Балканы.
Карагеоргий был величественной и трагической фигурой в истории сербского народа. Полководческий дар неграмотного сербского предводителя, посмевшего бросить вызов блистательной Порте и нанести не одно поражение султанской армии; недюжинные способности государственного строителя, безмерное желание свободы для Сербии; достойная преклонения личная храбрость, безудержно бросавшая его в пекло боя и порождавшая способность рубить и стрелять одновременно; и вместе с тем жесткость мыслей, позиции и действий, проистекавшая из патриархальных нравов и усугубленная обстановкой военного времени, — таков был прототип героя двух стихотворений А. С. Пушкина.
В 1820 году, будучи в ссылке в Кишинове, поэт написал стихотворение «Дочери Карагеоргия». Оно было навеяно жизнью и местной атмосферой. «Рассказы о Кара Георгие Пушкин мог слышать от всех…» — отмечал в своих воспоминаниях И. П. Липранди, один из близких знакомых поэта в Кишинове. В Бессарабии находилось много сербских эмигрантов. В Кишинев не раз приезжала вдова Карагеоргия со взрослой дочерью, и в 1820 году поэт встречался с последней. А. С. Пушкин часто бывал в доме М. Ф. Орлова, командира 16-й пехотной дивизии, штаб которой располагался в Кишинове. Их связывала давняя дружба, оба были членами петербургского кружка «Арзамас». Поэт часто общался с Липранди, тогда подполковником Второй Молдавской армии. Личность противоречивая и во многом загадочная, он, находясь в Бессарабии, профессионально изучал балканские народы. Липранди собирал сведения о них, беседовал с эмигрантами, в том числе с сербскими старейшинами — участниками освободительных восстаний, записывал их рассказы. У Липранди А. С. Пушкин часто встречался с сербскими воеводами — Вучичем, Я. Ненадовичем, С. Живковичем. Поэт был знаком и с записями их рассказов, сделанными Липранди. В Кишиневе А. С. Пушкин общался также с Ф. И. Недобой, секретарем российского представительства в Сербии во время Первого сербского восстания(1).
Имя Карагеоргия было на слуху в Петербурге и тем более в Бессарабии. Мятежный образ вождя сербских повстанцев как нельзя более точно отвечал в то время умонастроениям и романтической устремленности поэта. Не случайно и первое стихотворение, написанное А. С. Пушкиным в южной ссылке, было посвящено Карагеоргию.
Гроза луны, свободы воин,
Покрытый кровию святой,
Чудесный твой отец, преступник и герой,
И ужаса людей, и славы был достоин (2).
В характере Карагеоргия уживались контрастные черты. В стихотворении он предстает отважным борцом с Турцией, вместе с тем личностью «сумрачной», «ужасной», обуреваемой жаром «свирепой мести», братоубийцей, наконец, нежным и ласковым отцом, не чуждым веселья. В художественном видении поэта реальные черты исторического лица — порыв к свободе, боевое бесстрашие, неистовый темперамент — и рассказ о собственноручном убийстве родного брата за грабежи и разбой слились в романтической фантазии.
Вместе с тем с образом Карагеоргия была связана большая философско-нравственная проблема. Пушкина волновал вопрос о святости свободы и кровавом пути к ней. В духе романтической антитезы поэт противопоставляет бурную жизнь Карагеоргия трогательному образу его дочери. Поэт обращается к ней со словами:
Но ты, прекрасная, ты бурный век отца
Смиренной жизнию пред небом искупила:
С могилы грозной к небесам
Она, как сладкий фимиам,
Как чистая любви молитва исходила.
А. С. Пушкин разрешает коллизию христианской темой искупления грехов. Вводя мотив чистоты и смирения молодого поколения, он связывает надежду на будущее с его благородством и милосердием.
В Кишинове поэт был увлечен идеей «вечного мира» французского дипломата и философа аббата Ш. Сен-Пьера в версии Ж. Ж. Руссо. Е. Н. Орлова, дочь генерала Н. Н. Раевского, жена Орлова, хорошо знавшая А. С. Пушкина со времени совместного путешествия поэта с семьей Раевских по Крыму, писала брату А. Н. Раевскому из Кишинова 23 ноября 1821 года о его умонастроении следующее: «Мы очень часто видим Пушкина, который приходит спорить с мужем о всевозможных предметах. Его теперешний конек — вечный мир аббата Сен-Пьера. Он убежден, что правительства, совершенствуясь, постепенно водворят вечный и всеобщий мир и что тогда не будет проливаться иной крови, как только кровь людей с сильными характерами и страстями, с предприимчивым духом, которых мы теперь называем великими людьми, а тогда будут считать лишь нарушителями общественного спокойствия»(3). На содержание разговоров и руссоистскую позицию Пушкина проливает свет его записка, относящаяся к 1820-м годам. В ней говорилось: «Ясно, что эти ужасные средства, о которых говорит Руссо, — революции. Но вот они настали. Я понимаю, что все эти доводы очень слабы и свидетельство такого мальчишки, как Руссо, не выигравшего ни одной маленькой победы, не может иметь веса… Впрочем, прения еще никогда никого не убедили (только глупцы думают иначе)»(4). Руссо и Пушкин жили в разное историческое время. Французский просветитель был готов отказаться от идеи «вечного мира», если его достижение было сопряжено с насильственными и опасными для человечества действиями. Для Пушкина революции и освободительная борьба стали реальностью, фактом действительности. Сознание целесообразности происходящего определяло восприятие поэтом сербского восстания и отношение к его вождю.
Необыкновенная личность и дела Карагеоргия не оставляли А. С. Пушкина. В 1830-е годы он вновь обращается к его образу. Но это было уже другое время и другое понимание поэтом истории действительности. В ту пору общественное сознание было проникнуто идеей «всеславянства».
В мире славянского фольклора достойное место занимали сербские народные песни. Собранные и изданные выдающимся ученым Вуком Караджичем (первый сборник вышел в 1814 году), они получили широкую известность в Европе. В России интерес к сербскому народному творчеству резко возрос в связи с пребыванием здесь в 1818-1819 годах самого Караджича. Он был радушно принят в писательских, научных и журналистских кругах. Научные учреждения и общества России в разных формах выражали признание его заслуг, в 1826 году правительство установило ему ежегодную пенсию. Сербские народные песни постоянно присутствовали в русских журналах в переводе и даже в оригинале.
Пушкинский цикл «Песни западных славян» отразил трезвое, углубленное проникновение в национальный «дух» других культур, родственных народов.
По словам А. С. Пушкина, создавая свой цикл, он опирался большей частью на анонимное издание, вышедшее в Париже, «Гузла» (точнее «Гусли». — И. Л.), или Избранные иллирийские стихотворения, собранные в Далмации, Боснии, Кроации и Герцеговине («La Cuzla». 1827). Этот сборник стихотворений в прозе представлял литературную мистификацию французского писателя П. Мериме. Вначале А. С. Пушкин не сомневался в подлинности стихотворений «Гузлы». Но и узнав об их талантливой подделке, поэт не остановился перед публикацией своего цикла (Т. II. С. 317-320). Художественная интуиция помогла поэту создать стихотворения, отмеченные истинно славянской ментальностью. Цикл «Песни западных славян» включал также переводы двух сербских народных песен и три оригинальных стихотворения, в том числе «Песню о Георгии Черном».
А. С. Пушкин был хорошо знаком с сербской народной поэзией. Будучи в Бессарабии, поэт записывал сербские предания и песни из уст воевод и других выходцев из Сербии. Он слышал фонетическое звучание песен. В его библиотеке имелись словарь сербского языка, составленный Караджичем (1818), три тома его собрания народных песен издания 1823-1824 годов, французский перевод известной книги итальянского ученого-натуралиста аббата А. Фортиса «Путешествие по Далмации» (1778), а также книга сербских народных песен из собрания Караджича в переводе на французский язык Э. Войяр (Париж. 1834). Пометы и закладки остались свидетельством внимательного изучения книг поэтом(5).
Собрала из источников Руского дома-Милка Кресоя